Почему Севморпуть безальтернативно будет русским?

«Северный морской путь должен быть открытым как международный водный коридор для, если угодно, транзитного прохода — по мере того, как эта территория освобождается ото льда», — заявил журналистам командующий береговой охраной США адмирал Пол Зукунфт.

Правда, тут же утешил, что пока США не планируют никаких акций, направленных на обеспечение «свободы судоходства» в Арктике и, в частности, в территориальных водах России, по которым пролегает практически весь маршрут СМП.

Тем не менее сами разговоры о возможности «интернационализации» этой транспортной артерии весьма показательны.

Будучи единственной страной, которая не подписала международную Конвенцию по морскому праву, США, заодно с подконтрольным им НАТО, хотели бы использовать её против России, объявив проливы СМП международными.

Эти требования, безусловно, совершенно абсурдны. Северный Морской Путь не является единственным и безальтернативным путём через Арктику, каковым являются для других морей Черноморские проливы, Гибралтар, Датские проливы.

СМП — это всего лишь наиболее удобный и свободный ото льда проход через Арктику, опирающийся на то, что он пролегает вблизи освоенных берегов севера России. Никакой безальтернативности в Арктике нет и в помине.

Входите в Берингов пролив, берёте курс на Запад и через полюс плывёте до Гренландии или Канады. А если не получается — кто ж в этом виноват?

Рассчитывать на то, что Россия «интернационализирует» отстроенный ею морской маршрут в собственных территориальных водах — по меньшей мере, наивно.

СМП — это не Суэцкий и не Панамский каналы, сооружённые международными консорциумами, это целиком и полностью плод деятельности многих поколений русских арктических мореходов, продукт одной из важнейших особенностей русской цивилизации — умения жить на Севере, преобразовывать и обустраивать его, а не только заглядывать на него за рекордами для книги Гиннеса.

Даже Нильс Норденшёльд, первым прошедший Севморпуть насквозь, скорее затормозил его развитие, высказав мнение, что постоянная коммерческая эксплуатация маршрута невозможна.

Именно Российская государственность и русские моряки сделали почти немыслимое: обустроили казавшуюся непроходимой дорогу через арктические пространства в качестве регулярного морского пути.

Подавляющее большинство иностранцев шли лишь по следам русских мореходов, и их вклад почти всегда основывался на использовании наблюдений русских и далеко не всегда был положительным.

Большая часть иностранцев искали через русский север короткого пути в Китай и надеялись этот путь захватить и на нём поживиться. И от этих поисков для самой России было куда больше невыгод и убытков, чем прибылей.

В частности, правительству в интересах безопасности приходилось закрывать возможности самодеятельного освоения Севера поморскими моряками и промышленниками, чтобы не дать возможности по их следам вклиниться чужеземцам.

Именно такие опасения и привели к закрытию в 1618 году Мангазейского морского хода, ставшего первым кирпичиком в строительстве Северного морского пути.

Русский Север, конечно, развивался бы совсем по-другому, если бы свободное мореплавание и освоение его не попало под жёсткие ограничения.

Но, увы, поводов для серьёзных опасений было предостаточно: иностранцы не просто плавали по нашему Северу, собирали разведывательную информацию и пытались вести торг в обход официальных гаваней в Холмогорах, а затем в Архангельске, но и на полном серьёзе обсуждали свои будущие территориальные захваты в регионе.

Голландские и русские корабли в Студёном море. Гравюра 1558 г.

Необходимо помнить, что в северных морях не Европа открыла Россию, а Россия — Европу. Постоянно фигурирующая в западных книгах (и порой перекочёвывающая в наши) история о том, как в 1553 году отважный англичанин Ричард Ченслор впервые открыл морской путь в Россию через Северную Двину и установил эру прямых контактов и свободной торговли стран Северной Европы с «московитами», чрезвычайно тешит самолюбие британцев, но не имеет общего с исторической действительностью.

Русские дипломаты начали плавания в Европу северным путём из Двины вокруг Колы, Мурмана и берегов Норвегии уже в конце XV века.

В 1496 году дипломат Ивана III Григорий Истома отправился в Данию, с которой Великий Князь Московский стремился к дружбе и взаимодействию. Из-за напряжённости между Россией и Швецией и датско-шведской войны прямой путь через Балтику был невозможен, и тогда Истома отправился в Данию кружным путём, через Мурман и подконтрольную Дании Норвегию.

Этот его путь во многих подробностях описал лично знакомый с Истомой и чрезвычайно интересовавшийся вопросом новых путей в Россию дипломат Священной Римской Империи Сигизмунд Герберштейн, оставивший поистине бесценные «Записки о московитских делах».

Пересекши Белое море, обогнув Кольский полуостров, дойдя до самого северного опорного пункта норвежцев — Вардегуза, Истома сотоварищи добрались до «Дронта» (тут у исследователей разногласия, понимать под ним Тромсё или Трондхейм), откуда двинулись в путь уже не на кораблях, а на оленьих упряжках, а затем от Бергена на конях в Копенгаген.

В то же время северным путём вернулись в Россию из Копенгагена послы Дмитрий Зайцев и Дмитрий Ралев Грек. Прибыв в Данию и оказавшись отрезанными от Руси теми же военными действиями на Балтике, они решили возвращаться «на Двину около Свейского королевства, и около Мурмонского носу морем Акияном, мимо Соловецкий монастырь, на Двину» и благополучно достигли своей цели.

Русские в Ледовитом океане. Гравюра 1598 года

Герберштейн рассказывает о ещё одном после, подтверждавшем сообщение Григория Истомы о пути в Данию: 

«Власий, другой толмач государя, тоже порядочный человек… изложил нам другой, более выгодный маршрут своего путешествия. Именно, по его словам, будучи послан из Москвы к Юхану, королю датскому, он вплоть до Ростова двигался пешком. Сев на суда в Переяславле, он от Переяславля по Волге добрался до Костромы, а оттуда сухим путём семь верст до какой-то речки, по которой приплыл сперва в Вологду, а затем по Сухоне и Двине к самому норвежскому городу Бергену, перенеся все труды и опасности, о которых рассказывал Истома». 

В рассказе о Власии чрезвычайно важно замечание Герберштейна, что он «вместе с прочими несколько лет тому назад послан был своим государем к цесарю Карлу в Испанию».

Дело в том, что первые официальные дипломатические контакты России и Англии состоялись гораздо раньше плавания Ченслора. В 1524 году на пути в Испанию в Лондон заехали и встретились с королем Генрихом VIII русские послы князь Иван Иванович Засекин и дьяк Семён Борисович Трофимов.

Очевидно, что они оставили английскому двору богатые пушные дары, так как там вошли в моду русские соболя, облачёнными в которые изображал придворных Генриха на своих портретах Ганс Гольбейн.

Если Герберштейн встречался с Власием в 1526 году, во время своего второго посольства в Россию, то это значит, что в Лондоне в составе посольства 1524 года были знатоки северного маршрута в Россию, которые и рассказали о нём англичанам.

Наконец, особенно интересно упоминание Герберштейном в связи с Северным путём Дмитрия Герасимова — одного из виднейших русских интеллектуалов XVI века.

Он был богословом, географом, переводчиком и писателем, переведшим для русского читателя повествование о плавании Магеллана — «Сказание о Молукитцкых островех».

Именно суждения Герасимова, высказанные в своего рода «интервью», которое он дал во время своего посольства в Рим итальянскому епископу и гуманисту Паоло Иовио (изложившему результаты своих расспросов в «Книге о посольстве Василия, великого государя Московского»), и вызвали чрезвычайный интерес европейцев к северному пути в далёкие страны Востока. 

Павел Иовий, итальянский епископ, автор книги, посвящённой посольству Дмитрия Герасимова

Посольство Герасимова было ответом на посольство в Россию генуэзского капитана Павла, который, возмущённый тем, что испанцы и португальцы перекрыли другим народам пути в страны пряностей, решил отыскать дорогу в Индию через Россию и Среднюю Азию.

Прибывший в Рим Герасимов изложил гипотезу, что в Китай можно добраться северным путём, тем самым подхлестнув фантазию поколений европейских путешественников и искателей наживы и впервые сформулировав проект Северного морского пути:

«Двина, увлекая бесчисленные реки, несётся в стремительном течении к Северу… море там имеет такое огромное протяжение, что, по весьма вероятному предположению, держась правого берега, оттуда можно добраться на кораблях до страны Китая, если в промежутке не встретится какой-нибудь земли. Страна Китайцев простирается на отдалённом Востоке, почти по одной параллели с Фракией; Лузитанцы познакомились с Китайцами в Индии, так как они весьма недавно плавали для закупки благовоний чрез страну Синов, Мелаху, вплоть до золотого Херсонеса и привозили одежды из собольих мехов. Даже по этому одному признаку город Китай, по нашему мнению, находится недалеко от Скифских берегов». 

И тот же Герасимов, по словам Герберштейна, охотно рассказывал о своём путешествии северным путём в Данию, подтверждая слова Григория Истомы:

«Тот Димитрий, который совсем недавно был послом в Риме у верховного первосвященника и чуть раньше, чем я прибыл туда, вернулся в Москву (из своей поездки к папе) и по рассказам которого Павел Иовий написал свою „Московию”, был до того послан в Норвегию и Данию тем же самым путём; он тоже подтвердил справедливость всего вышесказанного, причём ни один из них не присутствовал при моей беседе с другим».

Всякому читавшему труды Иовия и Герберштейна нетрудно было сложить два и два: можно пройти северным путём, каким раньше ходили русские послы, до пределов Московии, до Двины, а оттуда попытаться по протяжённому северному берегу моря пройти в Китай.

Такой вывод мог сделать, в частности, Себастьян Кабот, сын знаменитого мореплавателя на английской службе, сам послуживший и Англии и Венеции, образованный человек, который, скорее всего, был знаком и с трудом Иовия, и с трудом Герберштейна, а значит, осведомлён был о гипотезе Герасимова.

Именно Кабот и был основателем и вдохновителем «Мистерии и компании торговцев-авантюристов для открытия регионов, доминионов, островов, и мест неизвестных», которая и направила к берегам Московии корабли Ченслора и Уиллоби. Английские мореплаватели отлично знали, что, пройдя к Вардегузу, они далее найдут Московию. И «открыли» они ровно то, что открыли им сами русские.

Карта России и окрестных земель, составленная Баттистой Агнезе на основе рассказа Дмитрия Герасимова. 1555 г.

Впрочем, со временем почерпнутые у Герасимова географические представления упростились. Русский дипломат предполагал, что если долго-долго плыть на Восток и если на пути не встретится земля, можно приплыть в Китай.

А тот же Герберштейн, описывая Западную Сибирь, уверенно утверждает, что «оставив Сосьву справа, доберёшься до реки Оби, которая берёт начало из Китайского озера», «от устья Иртыша до крепости Грустина два месяца пути, отсюда до Китайского озера по реке Оби, которая берёт начало из этого озера, более трёх месяцев пути», а «от озера Китай получил имя великий хан Китайский».

На выпущенной в 1555 году в Голландии карте Антонио Вида (она во многом опирается на показания Герберштейна) сразу же за Обской губой и местами, где обдоры поклоняются идолу Золотой Бабы, уже находится страна «Kydeisco», что квалифицируется современными исследователями именно как Китай. Дойти до Оби и оттуда уже попасть в Китай казалось не заоблачно сложной задачей.

Однако пытаясь пробиться далее на Северо-Восток, к Китаю, англичане были полностью заложниками своих русских проводников и помощников. Летом 1556 года англичанин Стивен Барроу отправился на небольшом корабле — пинасе, называвшемся «Serchthrift» («Ищи выгоды»), искать путей на Севере и попытаться пробиться к Оби.

Его интереснейшее описание своих морских приключений всё пестрит рассказами о том, как проводники-поморы помогали ему найти правильный путь и выходить то из одной, то из другой критической ситуации. Не будь благожелательно настроенных русских, Барроу тут же пошёл бы ко дну.

Его фактически вели за руку два «друга» помора: сперва Гавриил с Колы, а потом Лошак, к которым он относится со смесью колонизаторского самодовольства перед «туземцами» и восхищения их идеальным знанием местных условий.

Записи Бэрроу настолько интересны, что заслуживают подробного цитирования:

«В четверг, 18 июня, мы подняли якорь в Кольской бухте… Пока мы стояли на этой реке, мы ежедневно видели, как по ней спускалось вниз много русских ладей…

Среди русских был один, по имени Гавриил, который выказал большое расположение ко мне, и он сказал мне, что все они наняты на Печору на ловлю сёмги и моржей; знаками он объяснил мне, что при попутном ветре нам было всего 7–8 дней пути до реки Печоры, и я был очень доволен обществом русских. Этот Гавриил обещал предупреждать меня о мелях, и он это действительно исполнил… 

В понедельник, 22 июня, мы выехали из реки Колы со всеми русскими ладьями. Однако плывя по ветру, все ладьи опережали нас; впрочем, согласно своему обещанию, Гавриил и его друг часто приспускали свои паруса и поджидали нас, изменяя своим спутникам.

23 июня, во вторник… мы стали на якорь против бухты, лежащей в 4–5 милях к северу от упомянутого мыса. Гавриил и его товарищ вошли в бухту на вёслах; мы же не могли в неё проникнуть; к ночи при с.-в. ветре в бухту вошли свыше 20 парусов.

24-го, в среду… Как только мы подошли к бару у входа в бухту, на нас налетел внезапно такой порыв ветра, что мы не могли ввести корабль в бухту, и мы рисковали прежде, чем нам удалось бы выровнять его по ветру, опрокинуться на наветренную сторону….

Я попросил Гавриила одолжить мне якорь потому, что наши собственные были слишком велики, чтоб можно было их завезти; он прислал мне свой собственный и, кроме того, занял и прислал мне другой якорь…

26-го, в пятницу… мы поплыли к тому месту, где мы оставили наш якорь и наши канаты… вышеупомянутый Гавриил подъехал к нашему борту с четырьмя или больше маленькими лодками и привёз русской водки и меда; он высказал мне свои дружеские чувства и радовался снова видеть нас, говоря, что они серьёзно думали, что мы погибли.

Гавриил объявил, что они спасли и якорь, и буксирный канат; поговорив с ним, я попросил 4 или 5 человек в мою каюту, где и предложил им винных ягод и вообще угостил их, чем мог.

Пока шло угощенье, подошла ещё одна шлюпка с одним русским по имени, как я узнал после, Кириллом, жителем Колмогор, тогда как Гавриил жил в городе Коле, находящемся неподалеку от устья реки того же названия. Этот Кирилл сказал мне, что один из одолженных мне якорей принадлежал ему…

Июль. В понедельник, 6-го… когда мы поднимали якорь, мы подметили русские ладьи, которые мы потеряли было из вида… Использовав отлив до конца, мы стали на якорь в 6 лигах к с.-с.-в. от того места, где русские выехали из бухты; русские выбрали здесь стоянку за низкими отмелями, но для нас там было слишком мелко. 

В пятницу, 10 июля, мы вновь повернули против отлива, но без успеха… увидел парус, выбегавший из бухты у вышеупомянутого Канина Носа; это был мой друг Гавриил, который, покинув безопасную стоянку и товарищей, подъехал насколько мог ближе к нам и указал нам восточное направление; подняв якорь, мы последовали за ним…
 
В субботу, 11-го, мы продолжали следовать за Гавриилом в в.-ю.-в. направлении; Гавриил провел нас в гавань, называемую Моржовец, в 30 лигах от Канина Носа…

Во вторник, 28-го, мы плыли к западу вдоль берега при северо-западном ветре. Я уже собирался стать на якорь, как увидел парус, выбегавший из-за мыса, у которого мы думали стать на якорь.

Я послал шлюпку навстречу; подойдя друг к другу, шлюпки вступили в разговор, и начальник русской шлюпки сказал, что он был вместе с нами на реке Коле и что мы проехали дорогу, которая ведет на Обь.

Земля, у которой мы находились, называется „Нова Зембла”, т. е. Новая Земля. После этого он подъехал к нашему кораблю и, войдя на борт, повторил мне то же самое и добавил, что на Новой Земле находится, как он думает, самая высокая гора в мире и что Большой Камень (Уральские горы.), находящийся на Печорском материке, не идёт в сравнение с этой горой.

Я, впрочем, её не видал. Он сделал мне также некоторые указания относительно дороги на Обь. Казалось, что он очень спешит и очень не хочет долго оставаться здесь из-за поздней поры и потому что его сосед уехал на Печору, а он задержался. Я подарил ему стальное зеркало, 2 оловянных ложки и пару ножей в бархатных ножнах.

После этого он как будто согласился пробыть с нами некоторое время и дал мне все сведения, какие он имел и которые относились к целям нашей экспедиции. Он подарил мне 17 диких гусей и сообщил мне, что их 4 лодки были отнесены ветром от Канина Носа к Новой Земле. Имя этого человека было Лошак.

В пятницу, 31-го, шторм стал усиливаться; вместе с тем ветер перешёл в западный. Вечером мы стали на якорь среди Вайгачских островов (Т. е. Вайгач и острова, лежащие к югу от него.), где мы увидели 2 маленькие ладьи.

Одна из них подошла к нашему борту, и я получил в подарок большой каравай хлеба. Люди из этой ладьи сказали мне, что все они были из Колмогор, кроме одного, проживавшего на Печоре; этот последний был, кажется, самым опытным из них в охоте на моржей.

Август. 3-го, в понедельник, подняв якорь, мы подошли к другому острову в 5 лигах к в.-с.-в. от нас. Там мы снова встретили Лошака и съехали вместе с ним на берег. Он повёл нас к самоедским идолам… Присутствовавший при этом Лошак сказал мне, что здешние самоеды не такие опасные, как обские…

Во вторник, 4-го, мы перешли в гавань, где стояла лодка Лошака, тогда как до того мы стояли у какого-то острова. Явившись к нам на борт, Лошак сказал мне, что если бог пошлет попутный ветер и хорошую погоду, он поедет с нами на Обь, так как у этих Вайгачских островов моржей мало, а если он не доедет до Оби, то он поедет к реке Нарамзе (вероятно Мангазея), где народ не столь дик, как обские самоеды; о последних он сказал, что они всячески стараются застрелить всех людей, не говорящих на их языке…

В то время когда я измерял широту на берегу, Лошак вместе с двумя малыми печорскими ладьями уехал от этого острова. Я удивился, что они уехали так внезапно и пошли по мелким местам между островами, где нам невозможно было за ними следовать. Однако я потом убедился, что они мудро предвидели погоду…

Потеряв всякую надежду сделать в этом году какие-нибудь новые открытия на востоке, мы сочли за лучшее повернуть назад, вследствие трёх причин.

Во-первых, вследствие постоянных северо-восточных и северных ветров, которые, когда заедешь за Канин Нос, господствуют сильнее, чем в каких бы то ни было местах, которые я знаю в этих северных странах.

Во-вторых, вследствие большого и внушающего страх обилия льдов… И то я осмелился слишком далеко забраться в льды, и я благодарю бога за своё избавление от них. В-третьих, потому, что ночи становились темнее и стала приближаться зима с её бурями». 

Бэрроу разъезжает по русским морям, даёт местам свои названия, но вынужден признать, что без русской помощи способен достичь немногого.

Встреть он Лошака раньше — и тот, быть может, правда привёл бы его на Обь, если бы Бэрроу как-то удалось решить проблему Ямала: русские на своих небольших кочах ходили в Обскую губу волоком через Ямал, и никакой трудности в таком переходе, бывшем центральным элементом Мангазейского морского хода, не было.

А вот пинасе Бэрроу пришлось бы огибать полуостров в тяжелейшей ледовой обстановке, и скорее всего она бы этого препятствия не преодолела. Однако без русских проводников Бэрроу оставалось лишь повернуть от Новой Земли.

К 1580 году уверенность западноевропейцев, что Китай находится где-то вскоре за Обью, лишь укрепилась. Знаменитый картограф Герхард Меркатор (виновник распространения в мире русофобии, так как именно благодаря его проекции, ради сохранения углов увеличивавшей масштаб к полюсам, Россия выглядит на карте подавляюще огромной) сообщал в письме Ричарду Хаклюйту: 

«Плавание в Китай (in Cathaium) по восточному пути — очень короткое и лёгкое, и я часто удивлялся, что, счастливо начинаемое, оно оставалось незаконченным, и этот путь был заменён западным, когда более половины вашего пути было уже известно.

Ибо за островом Вайгачом и Новой Землёй сейчас же простирается громадный залив, замыкаемый с Востока мощным Табинским мысом. В середину залива впадают реки, которые, протекая через всю страну Серику и будучи, как я думаю, доступны для больших судов до самой середины материка, позволяют легчайшим образом перевозить любые товары из Китая, Мангии, Миэн и других окрестных государств в Англию.

Впрочем, не без основания думая, что плавание по этому пути прервано, я полагаю, что император России и Московии чинит этому какие-то препятствия. Если же при благосклонном его отношении плавание может в будущем возобновиться, то я бы, конечно, советовал не искать в первую очередь мыс Табин и не исследовать его, но обследовать вышеупомянутые реки и залив и отыскать и избрать в них какую-нибудь удобнейшую гавань в качестве стоянки для английских купцов».

Ермак ещё не отправился за Урал, а фламандец Меркатор и англичанин Хаклюйт уже обсуждали мнимые «препятствия», которые чинит император Московии плаваниям англичан в Китай, и планировали основание нового опорного пункта где-нибудь на севере Сибири!

В инструкции данной «Московской компанией» капитанам Артуру Пэту и Чарльзу Джекману всё говорилось ещё более определённо:

«Какие нам нужны острова и почему.

Подобно тому, как португальцы на пути к своим индийским владениям имеют укреплённые гавани, служащие им как пристанища и для других важных целей, точно так же должны и вы обследовать, какие острова и гавани нужно вам иметь на вашем пути на северо-восток.

Поэтому я хотел бы, чтобы вы занялись изучением этого вопроса, отмечали бы все острова и наносили их на карту с двоякой целью, именно, чтобы мы могли принять решение, как ими воспользоваться, а также каким образом, располагая ими, дикари или же цивилизованные государи могут препятствовать нам вести намеченную по этому пути торговлю….

Было бы поэтому очень хорошо, если бы вы отыскали какой-нибудь небольшой островок на Скифском море, где мы могли бы в безопасности основаться — строить укрепления и склады и оттуда в надлежащее время питать эти языческие народы нашими товарами, не закармливая их до отвала и не рискуя, чтобы весь наш товарный фонд был поглощен в кишках этой страны…

Если существует пролив для прохода в Скифское море, то описывать его следует с большим вниманием, в особенности, если он узок и должен быть охраняем.

Я говорю, что именно это обстоятельство следует отметить, как обстоятельство, имеющее важное значение. Ведь, если какой-нибудь государь будет господствовать над таким проливом и владеть им, как датский король владеет датскими проливами, вся торговля в северо-восточных частях света будет вестись только в его пользу и к его частной выгоде, или же к выгоде его подданных, или же он будет извлекать баснословные барыши от таможенных сборов, как датский король извлекает их из своих проливов, допуская купцов других государей проходить через них…

Все моряки должны присягнуть в том, что они о подобных вещах будут молчать, чтобы другие государи не могли бы предупредить нас в этом деле, вследствие болтливости моряков, после возвращения из плавания, если таковая будет иметь место».

Другими словами, в 1580 году англичане на полном серьёзе мечтали захватить какой-нибудь остров, который служил бы для них тем же, чем были для колонизаторов Гоа, Макао или Гонконг в Индии и Китае.

Мало того, географические мечтатели рассчитывают, что, открыв какой-нибудь пролив на пути к северо-востоку, они смогут оседлать его, как датчане балтийские проливы, и брать пошлину со всех купцов, направлявшихся в Китай.

Сегодня эти самоуверенные планы кажутся смешными, поскольку мы теперь знаем, что путь из Баренцева моря в Китай долог и труден, практически замкнут льдами, что действительно проходим он стал только в ХХ веке благодаря оборудованию Северного морского пути, что долгий путь вокруг Африки протекал всё-таки в более благоприятных климатических условиях. Но тогда всё казалось просвещённым мореплавателям совсем близким. В той же инструкции говорилось: 

«Если же случится, что нынешним летом вам будет невозможно достигнуть пределов Китая, но вы найдёте, что земля за Обью простирается к востоку и море у её берегов доступно для плавания, следуйте (как сказано выше) вдоль материка, продвигаясь этим летом насколько возможно и во время пути прилагая заботы, чтобы найти какую-нибудь подходящую гавань или место, где вы могли бы перезимовать и, найдя таковую, станьте на зимовку…

Тем не менее мы хотели бы, чтобы вы, как только с божьей помощью выйдете будущим летом из гавани, где зимовали, пошли бы дальше вдоль берега в Китай, если только вы увидите возможность пройти туда, так как мы более всего желаем открыть именно эту страну… Если вы будете поступать так, то мы не сомневаемся, что вы достигнете Китая…

Однако если окажется, что азиатская земля за Обью простирается к северу до 80° или ещё ближе к полюсу, и вы увидите, что это обстоятельство ведёт вас к такой крайности, что нет никакой надежды или остаётся очень малая проехать этим путём в Китай, то тем не менее следуйте вдоль берега насколько вы успеете за это лето, заботясь о том, чтобы найти по дороге подходящее для вас место для зимовки.

Если вы за лето откроете, что Азия простирается до 80° широты и дальше, может быть, до 85°, то мы хотели бы, чтобы местом вашей зимовки была река Обь или ближайшие к ней места.

Найдя на этой зимовке людей — будь то самоеды, югра или малгомзеи, — обходитесь с ними мягко, как это указано выше, и если узнаете, что у них есть государь или верховный правитель, то вручите ему одну из грамот её величества и получите от него соответственный ответ…

Если вам придётся перезимовать именно так, то нам хотелось бы, чтобы будущим летом вы сделали открытия по реке Оби насколько возможно дальше.

Если вы найдёте, что эта река, которая, говорят, очень широка, действительно судоходна и годна для далёкого плавания вглубь страны, то, может быть, вы доедете до города Сибири или до другого какого-нибудь города с населением на берегу Оби или близ неё, и тогда у вас явится желание перезимовать вторично; в этом случае поступайте по своему усмотрению.

Но если вы найдёте, что река Обь мелка или неудобна для плавания на ваших судах, возвращайтесь следующим летом через пролив Бэрроу…».

Англичане, таким образом, должны были проверить обе гипотезы — гипотезу Герасимова о путешествии вокруг Азии и гипотезу Герберштейна и других о доступе в Китай через Обь.

Однако на деле Пэт и Джекман, пройдя за Вайгач и обнаружив плотные уже в июле льды, повернули и на всех парусах двинулись назад к туманному Альбиону. Характерно, что в записях Пэта и Джекмана нет никаких известий о контактах с русскими поморами.

То ли, в отличие от общительного Бэрроу, они брезговали расспрашивать туземцев, то ли сами русские к тому моменту уже невзлюбили англичан настолько, что не испытывали желания давать им советы и показывать дорогу.

Ещё не вышел в свой знаменитый поход Ермак, а вокруг Русского Севера и пути на Обь, от которой, казалось, рукой подать до Китая, возник настоящий торгово-колонизационный ажиотаж. Без учёта этого ажиотажа, без понимания, что за возможность утвердиться на Оби началась настоящая гонка, мы не поймём правильно ни присоединения Сибири к России, ни дальнейшей судьбы русской Арктики.

Остров Вайгач

Егор Холмогоров